Переношу сюда страрую тему, дабы не пропала и для продолжения диалога.... Я (снимая шляпу и посыпая черную голову золой 010 ) ... В общем, моя вина....Начинаю исправляться! 003
Sydney, ежели хотите, можете эту тему обновить от своего имени, я тогда свой пост удалю.
[/b]Sydney пишет:
Тема про «русского Карлоса» (http://papageno.fastbb.ru...31-000-0-0-0-1113359474-0), боюсь, перегружена, да и разговор далеко уже ушел от этой темы, поэтому попытаюсь ответить здесь, только не бейте больно, тут много. Итак:
Кактус пишет:
цитата
--------------------------------------------------------------------------------
Да, у меня возник такой вопрос. К опере ли, к Шиллеру ли...Предполагается, что Филипп старик, в оперно-драматической версии у него вполне пристойный наследник, умный, энергичный ну и т.д. Наследников других у него нет. Скажите, чего ради, если человек не совсем маньяк, отправлять на костер (что само по себе абсурдно по многим причинам) единственного прямого продолжателя рода? Ведь в разговоре Короля и Инквизитора речь идет именно о смерти инфанта.... Зачем?
--------------------------------------------------------------------------------
Кактус пишет:
цитата
--------------------------------------------------------------------------------
Я-то имела в виду именно пьесу (или оперу). Это реальный Филипп был не стар... В драме предполагается, что он старик.
--------------------------------------------------------------------------------
Кактус пишет:
цитата
--------------------------------------------------------------------------------
На самом деле, вообще казнить инфанта - дело, для которого должны найтись настолько серьезные причины, которые и придумать-то сложно. Во всяком случае, его отцу и предполагаемому предшественнику. И Шиллер особо не стал утруждать себя поисками достойной причины... Видимо, чтобы отец уж совсем монстром выглядел!
--------------------------------------------------------------------------------
Начну с последнего, а именно – что Шиллер, как вы пишете, особо не стал утруждать себя поисками достойной причины. Это не так, я про это скажу щас тоже, в драме Шиллера – логика во всем.
Но давайте все-таки начнем не с драмы Шиллера, а с оперы Верди. Дано: сын-наследник, публично, при всем честном народе вступивший в открытую схватку с отцом-королем, обнаживший против него оружие. Мятежник. Поставьте себя на место короля. Простить и «оставить все как было»? Сынок тут же помчится вон из Испании. Это означает почти со 100%-й вероятностью мятеж уже не площади в Вальядолиде, а в масштабах всей страны, а там, не дай бог, и всей империи, такой огромной во времена Филиппа II, что в ней, как известно, «не заходило солнце». Там Фьяндра и Брабант бьют копытами и только и ждут принца, который бы возглавил их борьбу за свободу, а принц во главе революционеров – это авторитет, это поддержка народа и т.п. (кстати, замечу, что и без Карлоса они там достаточно натворили… ) Посадить Карлоса в тюрьму? То же самое. Т.е. возмущенный народ будет негодовать, а т.к. Фьяндра и Брабант и так бьют копытами (см. выше). Изгнать тоже нельзя – ну куда его? Вернется ведь тайком… И бегом в Фьяндру и Брабант, которые бьют копытами и т.п. Тут уж сложновато думать о продолжении рода. Тут надо думать ровно об том самом, о чем Филипп и беседует с Инквизитором, а именно (перевожу максимально близко к тексту франц. либретто, спасибо Роману, который мне его прислал!!):
Филипп: Я дам ему бежать или покараю.
Инк: Ну?
Ф: Но если я его казню – ты своей рукой отпустишь мне этот грех?
И: Мир во всем мире требует крови мятежного сына.
Ф: Но [даже] ради народа могу ли я пожертвовать сыном? Я христианин.
И: Чтобы нас всех спасти, Бог отдал своего.
Ф: И столь трудную веру ты можешь утвердить везде?
И: Везде, где христианин чтит крест.
Ф: А как заставить умолкнуть мою [человеческую] природу и кровь?
И: Все склоняется и умолкает перед [истинной] верой!
Ф: ОК.
Между прочим, следует отдать должное либреттистам. Это одна из немногих (если не единственная) известных мне опер Верди с хорошо известным литературным первоисточником, где либретто максимально близко (для оперы, разумеется!) к этому самому первоисточнику. Цитирую русский перевод этой же сцены у Шиллера, правда, в несколько корявеньком исполнении переводчика ФРАНЦА Шиллера (бывают же совпадения!). Гораздо более красивого перевода Левика у меня сейчас под рукой нет, увы.
Инк.: Что ж решил ты?
Филипп: Я? Ничего… иль все.
И: Что значит все?
Ф: Я дам ему бежать, коль не могу // Его убить.
И: И что же, государь?
Ф: Создай мне веру новую, что может // Кровавое простить сыноубийство.
И: Во имя справедливости извечной // Сын божий умер на кресте.
Ф: Ты мыслишь // Внушить такое мненье всей Европе?
И: Везде, где почитают крест…
Ф.: Природу // Я оскорблю, - и этот мощный голос // Ты замолчать заставишь?
И: Перед верой // Немеет глас природы.
Ф: Меч судейский // Влагаю в длань твою. Могу ль в тени // Остаться?
И: Мне отдай его.
Ф: Один // Он у меня. Так для чего я строил?
И: Для тленья лучше, чем для их свободы
Ф: Во всем согласны мы. Идем.
И: Зачем?
Ф: Чтоб вы из рук моих приняли жертву.
(продолжение следует)
Sydney пишет:
Для самых дотошных – немецкий первоисточник:
Grossinquisitor. Was beschliessen Sie?
Koenig. Nichts - oder Alles.
Grossinquisitor. Und was heisst hier Alles?
Koenig. Ich lass’ ihn fliehen, wenn ich ihn
Nicht sterben lassen kann.
Grossinquisitor. Nun, Sire?
Koenig. Kannst du mir einen neuen Glauben grch252;nden,
Der eines Kindes blut’gen Mord vertheidigt?
Grossinquisitor. Die ewige Gerechtigkeit zu sch252;hnen,
Starb an dem Holze Gottes Sohn.
Koenig. Du willst
Durch ganz Europa diese Meinung pflanzen?
Grossinquisitor. So weit, als man das Kreuz verehrt.
Koenig. Ich frevle
An der Natur - auch diese mch228;cht’ge Stimme
Willst du zum Schweigen bringen?
Grossinquisitor. Vor dem Glauben
Gilt keine Stimme der Natur.
Koenig. Ich lege
Mein Richteramt in deine Haende. - Kann
Ich ganz zurucke treten?
Grossinquisitor. Geben Sie
Ihn mir.
Koenig. Es ist mein einz’ger Sohn - Wem hab’ ich
Gesammelt?
Grossinquisitor. Der Verwesung lieber, als
Der Freiheit.
Koenig (steht auf). Wir sind einig. Kommt.
Grossinquisitor. Wohin?
Koenig. Aus meiner Hand das Opfer zu empfangen.
Кстати, О КАКОМ КОСТРЕ говорит Кактус? О костре тут и речи нет. Да и не может быть, как справедливо заметила Маркиза Аттаванти. В опере ситуация такова, что царь с инквизитором и кучей грандов и стражников (т.е. свидетелей) застукали Карлоса 1) во время тайной встречи с Лизой, что переходит все возможные рамки представлений о чести в ту эпоху 2) вдобавок в момент прощания, когда Карлос тайно уезжал во Фьяндру и Брабант, которые били копытами… (см. выше). Преступления налицо, куча свидетелей. Инквизитор тут. У Верди в опере нет заключительных слов в диалоге Филиппа и Инка, из которых ясно, что Филипп умывает руки и судьбу сына отдает в лапы инквизиции, но об этом можно догадаться – не случайно же Инквизитор оказался тут в развязке оперы! А уж инквизиция с ним по-своему разберется… Как? Об этом предоставлено гадать слушателям/читателям/зрителям.
Кстати, в реальности (исторической) все почти так и было. Насчет любовного романа историки не уверены, а так Карлос действительно собирался бежать во Фьяндру, в чем признался на исповеди, а исповедник тут же донес царю. У Карлоса нашли кучу компрометирующих документов и арестовали его, посадили в тюрьму, начали готовить обвинительный акт (а ведь еще был такой суд кортесов испанского королевства, скорее суд чести. И вероятно всего после этого суда Карлос бы покончил с собой или что-нибудь в этом роде), а через несколько дней он помер. От чего – неизвестно. Просто умер и все. Отравили его, вероятнее всего…
(продолжение следует)
Sydney пишет[b]:
Так, с оперой вроде бы разобрались. Перейдем к драме Шиллера. О всяких разных расхождениях в либретто оперы по сравнению с первоисточником и о том, зачем и почему это было нужно (или не нужно) и что из этого вышло, ужасно хочется поговорить, но в другой раз. А сейчас отмечу только то расхождение, которое касается диалога Филиппа и Инка. А именно: этот диалог в драме, в отличие от оперы, происходит ПОСЛЕ убийства Родриго, а не до него, как в опере. «Ну и что? Какая разница?» О небеса, даруйте мне красноречие, чтобы я хотя бы немножко мог это объяснить!!
Из всех купюр французской редакции я всегда жалел только об одной – правильно, о реквиеме после смерти Позы. Мне (на оперных форумах) приходилось слышать от разных снобов, что только люди без вкуса могут искренне любить этот «так называемый реквием», сладенькую душещипательную музычку и т.п. Ха! Ну снобы они. А мне дорог реквием еще (а может быть в первую очередь) потому, что он ЕСТЬ В ПЕРВОИСТОЧНИКЕ. В этом отношении я, вероятно, еще больший фанат и привереда, чем Роман, т.к. мне не только купюр жалко, но и отступлений от пьесы Шиллера. В либретто оперы, правда, есть не все, но многое из текста пьесы. В том числе и «У вас нет больше сына! Ищите сына по вашему подобию среди ваших палачей, а мое королевство здесь, возле него (т. е. возле мертвого Родриго)» - это в либретто. А в тексте пьесы еще откровеннее: «Убейте // Вы и меня, как лучшего убили. // Я обречен. Я знаю. Ищите // Вы сына средь чужих. Моя держава // Вот здесь лежит». Опять-таки, все самые компрометирующие действия и заявления Карлоса происходят в присутствии кучи свидетелей, в данном случае – целой толпы грандов, пришедших вместе с Филиппом реабилитировать честь несправедливо посаженного в тюрьму инфанта. Карлос обречен, и это, в общем, ясно не только из его слов, но из всего хода пьесы, у нее просто нет иного исхода, чем гибель героя – это, собственно говоря, закон любой трагедии.
Но кроме этого здесь существенно, что Карлос публично отрекается от отца; кстати, именно в этот момент (в пьесе) он обнажает против него меч, и вовсе не за Брабант и Фьяндру, как в опере, а СЛУЧАЙНО (он пытается удержать Филиппа, чтобы высказать ему в глаза «всю правду», и ненароком хватается за эфес шпаги Филиппа, которая обнажается, но это расценивается окружающими как попытка покушения на короля). Он ему больше не сын, заявляет он, и далее по тексту. В числе прочего это означает и демонстративный разрыв со всяческими обязательствами по отношению к престолу, «узам крови» и т.п. И Филипп некоторым образом даже получает право поступить с ним как с «не сыном», раз такое дело.
Далее в пьесе всем демонстрируется, к чему привел арест инфанта – к бунту (см. выше). Но есть и еще один мотив, движущий Филиппом, когда он решается уничтожить Карлоса, и этот мотив – месть.
Король доходит буквально до умопомрачения при мысли о том, что он практически собственными руками убил Позу:
Со мною
Он разделил бы царство! Сверху вниз
Он на меня смотрел! Так гордо с тронов
Не смотрят. О, как явно Карл гордился
Такой победой! Что он потерял,
То скорбь его открыла. Так не плачут
О благе преходящем. Пусть воскреснет, -
Я Индию отдам… О жалкий бог,
Что до могилы руку дотянуть
Не может, чтоб ничтожную поспешность,
Над жизнью совершенную, исправить!
Не воскресают мертвые. Кто смеет
Сказать, что счастлив я? В могиле – тот,
Кто в уваженьи смог мне отказать.
Что мне живые? Был один великий,
Один свободный дух во всем столетьи…
Один… Он презирал меня.. и умер…
И далее в том же духе, что Поза жертвовал жизнью не ради дон Карлоса, а ради блага человечества, в общем, много… Но любопытен вывод, который Филипп из этого всего делает. От отчаяния он переходит к исступлению, а от него – к ярости, потому что отчаянию и исступлению нужен выход. Филипп действительно близок к умопомешательству, у него был обморок, он движется как лунатик, не замечает ничего вокруг и т.п. (это все у Шиллера). И единственный выход для него – это «оправдаться» перед собой и другими и таким образом прогнать от себя этот кошмар, эти терзания из-за убитого по его приказу героя. Но как? Унизив его, сделав его смерть никчемной. Вот так:
Быть может, просчитался он. Я жив,
Я жив еще. Хвала природе. Чую
Я в жилах силу юноши. Его
Я сделаю посмешищем, и доблесть
Его представлю вымыслом фантаста.
Он умер как глупец. Его паденье
Задавит друга и его столетье.
Посмотрим, как ненужен я. Весь свет
На вечер – мой. Использую тот вечер
Так, чтоб никто в десятом поколеньи
Не смог на том пожарище собрать
Ни колоса. Как идолу, меня
Он в жертву человечеству принес,
Так пусть оно заплатит…
Филипп готов мстить всему человечеству за эту смерть. Но «я начну с его любимой игрушки, с инфанта», - говорит он и внимает герцогу Альбе, который нарыл всякую тайную мятежную переписку Карлоса и пришел об этом с доносом к царю. И далее Филипп зовет Инквизитора.
Про всякие посторонние мотивы вроде ревности я умалчиваю, потому что тут и так все ясно.
Отредактировано Кактус (2005-05-12 12:05:31)
периодически слушать в новых исполнениях, так как количество записей этой оперы, похоже, неисчерпаемо. И уверен, что кто, как не Вы, с Вашим изумительным умением балансировать на грани реальности и грез :daz: , сможете это вынести без вреда для себя.
, например, я вдаюсь в какие-то подробности характеров или побудительных мотивов героев, в какие мне бы и не пришло в голову углубляться в другой какой-нибудь опере. Ну, это вроде того реестра, который мы с Вами сочинили про Жераров, помните? Или вот еще примерчик. Я долго разыскивал «Дон Карло» с Доминго – Сьепи - Серени – Юринац - Коссотто, потому что мне казалось, что если и есть еще где-то в природе баритон, который в состоянии как-то особенно мне спеть Родриго, то это именно Серени. Ну, и был облом, вообще-то, когда я получил эту запись. То есть облом в отношении баритона (можете доставать Ваш кинжал :dwarf:), но не в отношении всего остального. Например, именно после этой записи мне пришло в голову, что Филипп, скорее всего, вовсе даже и не изменял своей Лизе. Вам никогда не приходило в голову, что вся фигура Филиппа, каким его рисуют Верди с либреттистами, как-то совсем не вяжется с адюльтером? Не случайно, кстати, наичутчайший (о как я загнул! Чуткий в высшей степени то есть) Пух как-то обронил, что, мол, как было плохо в какой-то постановке, где «Эболи оставалась при Филиппе в течение всей его арии. В результате вместо глубокого внутреннего переживания сильного человека получилась сцена неврастеника жалующегося любовнице на собственную жену...». И уж тем более не вяжется с супружеской неверностью Сьепи, самый деликатный, самый романтичный, самый человечный, живой и страдающий Филипп из всех мне известных. И тут еще Коссотто, молодая, с точеным голосом, благородными интонациями, изысканная, нервная, как породистая тонкокостная лошадь, и при этом совершенно лишенная даже ничтожной доли вульгарности или стервозности, которая иногда «сама получается» у Бальтсы, Бамбри, или Верретт, или Резник. Нет, она слишком целомудренна и порядочна, чтобы так вот с царем. Есть, все-таки, в этих околичных невнятных признаниях Эболи королеве какая-то натяжка…Да и вообще все в том спектакле так благородны и положительны, что просто галерея тициановских портретов, ей-богу. Ну и смотрите, что получается. У Эболи с королем ничего не было. Эболи настучала на королеву, та в обмороке, Филипп в бешенстве, Эболи в ужасе от того, что она натворила. Ей нужно искупить свою вину, она говорит королеве, что это она ее оклеветала. А королева вместо того, чтобы ее наказать, по головке гладит и говорит: «Я вас понимаю, вы любили, я вас прощаю». Вот облом-то. Эболи (такая Эболи как Коссотто) импульсивна, ей нужно сей же час разрешить все противоречия, она не может просто так уйти, ей надо, чтобы ее не мучила совесть, а она ее теперь еще больше мучает, потому что королева проявила в нескольких словах целую бездну благородства, великодушия и любви рядом с ней. Ну вот. Тогда она нарочно наговаривает на себя, мол, она плохая, бесчестная, она сама виновата в том, в чем обвинила королеву. Заметьте, формулировочка: «L'error che v'imputai... - io stessa... avea commesso». То есть это как бы нарочно попытка обратить на себя то обвинение, которое она раньше обрушивала на королеву. Чтобы уж искупить все по полной программе. Чего Эболи и добивается. 
