Певица Любовь Казарновская
19.10.2007 12:12 | "Новые известия"
"Оперное искусство превратилось в бизнес"
Пожалуй, самым масштабным событием оперной жизни октября стала опера Леонкавалло "Паяцы" на сцене Государственного Кремлевского дворца в постановке Франко Дзеффирелли. Показанный в Москве грандиозный спектакль стал экспериментом традиционалиста Дзеффирелли, который впервые решился "осовременить" происходящее на сцене действо. О своем отношении к подобным экспериментам и к сегодняшней ситуации вокруг оперной сцены корреспонденту "НИ" рассказала известная певица Любовь КАЗАРНОВСКАЯ.
- Любовь Юрьевна, как вы относитесь к таким гала-представлениям?
- Дзеффирелли действительно сделал абсолютное шоу. Сегодня это, наверное, один из способов выживания оперного театра. Тем более если у тебя в спектакле нет певцов-личностей, которые раскрывают своими голосами и игрой всю эмоциональную картину спектакля. Тогда выводи клоунов, разношерстную толпу, включай спецэффекты - такое шоу, по меньшей мере, развлечет публику, не даст ей скучать и спать. А вообще самое страшное, что происходит в классическом искусстве сегодня, - это практически полное отсутствие вкуса и "зачеркивание" лучших достижений и традиций исполнительского мастерства. Вульгарность и дурновкусие объявляются раскованностью и свободой на сцене, бестембровое звуковедение - "итальянской школой". В общем, сегодняшнее отсутствие достаточного числа интересных певцов-личностей подменяется присутствием в большом количестве модных однодневок в гламурной упаковке.
- И как вы относитесь к наиболее раскрученным российским звездам - Анне Нетребко и Дмитрию Хворостовскому?
- Странно звучит слово "раскрученный" применительно к классической музыке. Хотя сегодня, как говорит Познер, можно раскрутить и "зад лошади". А если серьезно, к Диме отношусь хорошо: у нас с ним уважительные, коллегиальные отношения. А про Анну Нетребко поговорим лет через пять...
- Будем ждать появления молодых звезд более сдержанного поведения?
- Они есть и, конечно же, будут, и я желаю им серьезной, долгой карьеры и удачи! Например, латышской певице, солистке Венской оперы Элине Гаранче, которую сегодня называют лучшей молодой оперной солисткой Европы, Анне Горячевой - меццо-сопрано из Санкт-Петербурга, Евгении Сотниковой - сопрано, выпускнице Санкт-Петербургской консерватории.
- Сегодня вы много критикуете режиссеров-постановщиков и вообще всю ситуацию в опере. Что изменилось за последнее десятилетие?
- Я начинала свою карьеру на Западе в 1989 году, когда меня пригласил на Зальцбургский пасхальный фестиваль великий Герберт фон Караян, и это был совершенно другой мир. Если ты удостаивался чести приехать в Зальцбург, в "Ла Скала", в "Метрополитен-Опера" и войти в оперную элиту, ты был гарантированно огражден от режиссера, который выставит тебя перед публикой в любом свете. От дирижера, который впервые видит партитуру, и от партнеров, которые не знают, как себя вести на сцене. Главным героем того времени был певец. Весь оперный спектакль ставился ради раскрытия драматургии спектакля и личности. А что теперь? Режиссер занят самовыражением, и вы перестаете понимать, на каком вы спектакле: то ли это "Евгений Онегин", то ли "Пиковая дама", то ли "Аида". Дирижер говорит: "А я так слышу музыку", и его совершенно не интересует, что происходит на сцене, звучит ли певец в таком темпе или нет. Вся структура существования оперного театра перевернута с ног на голову. Раньше зритель шел на спектакль, потому что хотел кого-то послушать, а сейчас идут посмотреть, как изгаляются режиссер и дирижер. А певец - между двумя жерновами. Поэтому сегодня в певческом мире нет личностей. Как только появляется более-менее самостоятельная фигура, ее смалывают в этих жерновах. Оперное искусство превратилось в оперный бизнес. Особенно если у вас импресарио со связями, если за вами стоит звукозаписывающая компания или вы просто пропиаренная персона, вас с удовольствием возьмут в любой спектакль. А личность создать намного труднее. Надо выстраивать творческую судьбу, работать с исполнителем. Надо, чтобы он спел, по меньшей мере, пять-шесть партий, чтобы понять, какая из них самая лучшая. Раньше партии сначала исполняли на сцене, а потом уже записывали. Великие Рената Тебальди или Мария Каллас должны были спеть 15-20 спектаклей, прежде чем им предлагали записаться. И сами они считали, что, только выступив на сцене, имеют право зафиксировать это для потомков. А сегодня сначала записывают, а потом певца начинают предлагать в той или иной партии во все театры, и в итоге публика разочаровывается: плохо, не ярко, не слышно, не интересно.
- И все же чье творчество вам интересно? В чьих экспериментальных постановках вы участвовали?
- С большим уважением отношусь к американке Джули Теймор (кинорежиссер, один из самых известных ее фильмов последних лет - "Фрида". - "НИ"). Она фантастический режиссер, очень музыкальный, и все ее эксперименты с оперой - это чудо. Мне повезло, я пела в ее "Саломее" Рихарда Штрауса. Она ставила "Эдипус Рекс" ("Царь Эдип" Игоря Стравинского. - "НИ") с Джесси Норман и моцартовскую "Волшебную флейту" в "Метрополитен-Опера". Джули требует от актеров проработки роли, ставит огромные экраны, на которых видна вся ваша мимика, каждое движение. На оперной сцене мало обращают внимания на мимику, но у Джули сценическая неправда не проходит. Она работает с деталями, как Станиславский, только киношными приемами. И при этом она безумно уважительна к музыке и тексту. Я работала с канадцем Этомом Эгояном (его фильм "Славное будущее" номинировался на "Оскар" в 1998 году. - "НИ"). Это тоже кинорежиссер, у которого собственный, неповторимый стиль и который экспериментирует с оперой. В Торонто он ставил "Тоску" и "Саломею". Эгоян требует от певцов гибкости, как от киноактеров, и серьезной физической подготовки - без нее просто не справиться. В "Саломее", например, были качели, которые подбрасывали меня под купол, и я должна была сделать в воздухе два кульбита. Он сделал "Саломею" не похожей ни на один спектакль, в котором я участвовала, это было кино на сцене. И еще об одном режиссере хотелось бы сказать - об американце Джоне Дью. Я пела в его "Симоне Бокканегра" Джузеппе Верди - спектакле необыкновенной красоты. На сцене ничего, кроме трансформирующихся зеркал: то это море, то это балкон героини, то это балкон Симона, то это какая-то комната. Роскошные костюмы отражались в зеркалах и давали потрясающий визуальный эффект. Так что я за эксперименты в опере, но только если они не оскорбительны для автора и певца.
- А хотели бы поработать со Львом Додиным, который ставит и оперные спектакли?
- Да, Додин ставил "Пиковую даму" и "Мазепу" Чайковского, "Отелло" Джузеппе Верди, "Саломею" и "Электру" Рихарда Штрауса. Мне очень нравится его творчество, было бы интересно с ним поработать. Додин, с одной стороны, не боится эксперимента, а с другой - уважительно работает с певцом, не ставит его в идиотские обстоятельства и вытаскивает все грани таланта.
- Видимо, сотрудничество с кинорежиссерам подтолкнуло вас к мысли попробовать себя в кино. Вы уже снялись в двух фильмах, сейчас в работе третий.
- Сейчас в работе сразу два кинопроекта с моим участием, но пока не скажу вам их названий. В одном я играю главную героиню, жизнь которой тоже связана с музыкой. Там и исторические факты, и элементы мистики. Другой фильм - музыкальная мелодрама, основанная на оперном сюжете. Картины выйдут в 2009-м и 2010 годах.
- Чем вам интересно кино?
- У меня актерское образование, я училась в Гнесинском училище. Я себя считаю не певицей, а драматической актрисой с голосом. Оказалось, что перед камерой я не зажимаюсь, а очень легко существую. Мне комфортно на съемочной площадке, кино для меня - неизведанная территория. Это, наверное, как у любого творческого человека, момент пробы себя в смежном жанре.
- С кем вы работаете сейчас в своем основном жанре - оперном?
- К моему большому счастью, сегодня я сама могу выбирать, с кем работать и где. Есть места, где у меня коллеги-единомышленники, и у нас рождаются очень интересные творческие планы и проекты по всему миру, прежде всего, в Америке, Германии и Испании. Спасибо Господу за такую возможность. С российскими театрами я вижу для себя возможность творческого сотрудничества в интересных антрепризных проектах, как, например, это было с Большим театром в проекте "Портрет Манон" Жюля Массне в бытность его директором Владимира Васильева.
- Я слышала о ваших музыкальных салонах.
- Я попробовала воссоздать дух знаменитых в прошлом музыкальных салонов Полины Виардо, собиравших цвет русского и европейского общества, и, по-моему, мне это удалось, они имеют большой успех. По сути, это театр одного актера, такое актерско-музыкальное действо, где я пою романсы, арии из опер и рассказываю по дневникам, по воспоминаниям современников о своих героях. Об истории Ивана Тургенева и Полины Виардо, о противостоянии Верди и Вагнера, которые ненавидели друг друга, но в конце жизни примирились, о Пушкине и его спутницах. Сейчас я готовлю новый салон - "Цыганская любовь". Тема цыган, всегда очень яркая и волнительная, не оставила равнодушными разных композиторов разных эпох.
- Вы одна из немногих, кто занимается поиском молодых талантов. Зона поиска ограничена только Москвой и Санкт-Петербургом?
- Ну, что вы! Нет, конечно. У столичной молодежи возможностей больше. Ко мне приходят певцы со всей России, из стран СНГ и дальнего зарубежья. Хороших голосов и талантов больше на периферии. Созданное мною Русское музыкальное просветительское общество приглашает замечательных педагогов, мастеров вокального искусства - Ренату Скотто, Карло Бергонци, Франко Бонисолли, Джоан Дорнеман. С ними я провожу совместные мастер-классы, они передают нашим молодым исполнителям традиции, стиль и основы настоящей школы. И мне очень приятно, что лучшие ребята потом получают стипендии на Западе, попадают в программу "Молодые певцы "Метрополитен-Опера" и других оперных театров и начинают самостоятельную жизнь в искусстве.
НАТАЛЬЯ ТИМАШОВА
